«Анатолий Капустин живет Божьей правдой, живет открыто, не щадя жизни и больного сердца», — так написал о нем поэт и литературный критик Лев Котюков. Много света и энергии в его творческой личности!
Я твой сын, Россия
А я в краю черёмуховом рос,
Где так забавно пляшут трясогузки.
Дышал настоем солнечных берёз,
Гордился тем, что я родился русским.
Я пил туман над Альбою рекой,
Картошку пёк на выкопанной ниве,
Знал все места грибные в Луговой,
И руки жёг в неласковой крапиве.
Мне в дар природу Родину дала.
Она меня в лугах хмельных учила.
Она меня от чёрных бед спасла
И мудрый ключ поэзии вручила.
И с той поры она в моих мечтах.
Как мне опять обнять её охота!
Упасть в траву с ромашками в цветах,
И топкое пройти с шестом болото.
Ворваться в мир ушедших детских лет,
Росою ноги остудить босые,
Встречать с зарёю утренний рассвет
И восторгаться: — я твой сын, Россия!
Берег юности
Когда плыву над бездной океана,
Когда тону в бескрайности полей,
Мне видится за дымкою тумана
Далёкий берег юности моей.
Старинный монастырь с заросшим гротом
Разбойничий на Волчьей Гриве лес,
Комаринское топкое болото,
И на курганах глубина небес.
Чарующая красота затона,
Черёмуховый, белоснежный шёлк
И танцплощадка возле стадиона,
Где я свою любимую нашёл.
Я переполнен грустью и тоскою.
Мне с каждым годом без тебя трудней.
Я вечный сын твой, город Куровское,
Далёкий берег юности моей.
***
Застряло солнце в кружевах берёзы.
Играет в бликах зеркало реки.
И, как алмазы, вспыхивают росы,
Да синью неба брызжут васильки.
Огнём пылает куст калины спелой.
В затоне плещет стайка мелких рыб.
И, как на троне, под листвой замшелой
В короне царской дремлет белый гриб.
Медовый запах головастой кашки,
Безжалостный с колючками репей
И лепестки оторванной ромашки,
Как в поднебесье крылья голубей.
Картины восхитительного мира
В неповторимом таинстве тиши.
И воспевает трепетная лира
Отображенье раненой души.
Летние зарисовки
Ушедший в вечер день
Обратно не вернётся.
Разлитый аромат
Не соберут цветы.
Не скроет землю тень,
Лишь солнце улыбнётся
И, падая в закат,
Позолотит кусты.
Какое-то мгновенье
Листва играет в бликах,
Но вечер постепенно
Ложится на крыло.
Вокруг ни дуновенья.
И тихим чёрным ликом
Приходит ночь на смену
В забытое село.
Ни огонька, ни скрипа,
Умаялась скотина,
Одни собаки чутко
Усадьбы стерегут.
И что-то шепчет липа
Над крышей у овина,
И, припозднившись, утки
Тревожат тёплый пруд.
***
Мне не забыть цветенье липы,
Ручья картавый говорок,
Подвод предательские скрипы
И красный клевер у дорог.
Поля проклюнувшей пшеницы,
Шум неустанный тракторов
И крики ошалелой птицы,
И рёв не доенных коров.
Постройки, вросшие в крапиву,
Благоухающий пырей,
И вечно плачущую иву,
И стон колодцев-журавлей.
Я помню саженцы-деревья,
За домом садик небольшой.
Люблю тебя моя деревня.
Люблю всей русскою душой!
Ожидание
Весна, зимы седой соседка,
Щекою тёрлась о крыльцо.
А мне черёмуховой веткой
Смотрела Родина в лицо.
Кормились гуси возле речки,
Гнил покосившийся амбар.
Колол отец дрова для печки,
Мать раздувала самовар.
Какой покой объемлет душу!
Куда там шумная Москва!
Лишь квохчет у ограды клуша,
Да с ветром шепчется листва.
Дрожит на солнце паутина,
И от черёмухи бело.
И ждёт, и не дождётся сына
Осиротевшее село!
***
Родился я под крик кукушки,
Под мелодичный высвист кос,
На Волчьей Гриве, у опушки,
Под шелест озорных берёз.
Рубашка стала мне пелёнкой,
А зыбкой — сено под кустом.
Легко однажды стать ребёнком,
Как человеком стать потом?
Сад детства
Я лес читал закрытыми глазами.
Поскольку в детстве не было забот,
Исколесил все тропы с пацанами,
Все топи знал Ивановских болот.
Излазил все карьеры под Новинкой,
На Цаплинском ловил проворных щук
Залатанной ловушкою-корзинкой,
Порой, бывало, по пятнадцать штук.
А если день вставал на радость жаркий,
Трусы и майки, побросав в траву,
У Красного моста за Пролетаркой,
Мы с бреднем шли в атаку на плотву.
До речки Вольной шлёпали лугами,
Переходили небольшой ручей,
И там, в канаве голыми руками
Из ила доставали карасей.
Для нас раздолье было как утеха,
Резвились мы средь сосен и дубов.
И распирала гордость от успеха
Нести лукошко, полное грибов.
И с чёрными зубами от черники,
Измазанные ею до ушей,
С бидоном трёхлитровым земляники
Мы шли в кругу беспечных малышей.
Какое жизнерадостное детство!
Хочу обратно в этот чудный сад.
Но сад отцвёл и никуда не деться.
Года мои уносит листопад.
Эпитафия
Ты ушла,
как уходят весенние воды.
Но остался твой след,
как на убранном поле жнивьё.
Образ твой сохраним
мы на долгие годы
И, как молвит писанье,
да святится имя твоё.
***
Я в Куровском на Волчьей Гриве
В урочище дремучих мест.
Иду картофельною нивой,
Как изменилось всё окрест.
Сейчас тут лязг машин урчащих.
Кварталы живописных дач.
Я помню в детстве в здешних чащах
Нас шибко напугал секач.
Здесь раньше лес стонал от ветра.
Скрипели злобно камыши.
Здесь на десятки километров
Не встретишь ни одной души.
Что стало с этим тёмным краем?!
Здесь в дебрях днём терялся свет.
Украли девственность, украли —
Сегодня Волчьей Гривы нет!
Смотрю, невольно льются слёзы.
И боль рождает новый стих.
Ко мне из юности берёзы
Спешат в серёжках золотых.
Встречают сосны, словно друга.
Макушки ввинчены в зенит.
А на опушке рядом с лугом
Осина трепетно звенит.
Рябина что-то шепчет иве….
Ты будто в сказочном раю.
Я в Куровском на Волчьей Гриве
Стою у детства на краю.
***
Я врываюсь в рассвет,
Как волна штормовая на пристань,
Как громада Земли продирается в массе планет.
И дымится мой след,
И сгорает в росе серебристой,
Отливаясь игрой золотого шитья эполет.
Я руками возьмусь
За края раскалённого диска.
И светило сильнее, чем девичий стан обниму.
Я атлантом упрусь
И на грани смертельного риска
Восходящее солнце над спящей страной подниму.
И засветится день.
Ночь в болото глухое забьётся.
И роса догорит серебристыми каплями слёз.
Только бледная тень
От деревьев на травы прольётся
И коснётся неслышно листвы белогрудых берёз.
***
Я выгонял на пруд гусей ленивых.
У края леса я корову пас.
Сажал на цепь голодных псов блудливых
И собирал бутылки про запас.
Как заводной я целый день носился:
Играл в футбол, сдавал металлолом.
И словно сноп с усталых ног валился,
И засыпал под молнии и гром.
Я клад искал, читал запоем книги,
Страшилки слушал, сердце затаив,
И скорость набирал, как в небе МИГи,
И рос, как в море солнечный прилив.
За партой я не уставал вертеться.
По десять раз смотрел одно кино…
Как хочется опять вернуться в детство,
Вернуться в детство… Только где оно?
***
Я сегодня застыл
На краю уходящего года
Перед ликом грядущего, будто на кромке ножа.
За спиной моей тыл.
Впереди глубина небосвода.
И в неведенье мечется в Божьем пространстве душа.
Год из года мы ждём
Перемен на планете зелёной.
А они, как песчинки, стекают с песочных часов.
Мы стоим под дождём
Осыпающих дней обречённых
И не можем в грядущее сдвинуть тяжёлый засов.
Только время вовек
Не подвластно земному теченью,
Как течение рек не подвластно людской суете.
И поймёт человек
Неземное своё назначенье —
И рванётся, и выйдет к заветной своей высоте!
***
Я совсем занемог
В отчий дом теперь вряд ли приеду,
Как когда-то ямщик на постой дотащиться не смог.
Я до нитки промок,
Но вовек мне не сбиться со следу,
Хоть устал человек от Российских дремучих дорог.
Я во льдах обожгусь.
От жары африканской застыну,
Как застыла на миг в горький август ослепшая Русь.
Я в снега окунусь.
Я низвергнусь в морскую пучину,
Но не принятый бездной, на грешную землю вернусь.
Я с котомкой войду
В отчий дом с полусгнившей калиткой.
В опустевшей передней к святым припаду образам.
Только в этом году
Ко мне мама не выйдет с молитвой.
Ко мне мама не выйдет, и боль резанёт по глазам.
Молча вырвется крик.
Ком, застрявший в гортани, взорвётся.
Как ослепшая Русь взорвалась диким августом в миг.
Я пенатов достиг.
Моя мама уже не вернётся.
Но останется в сердце её благообразный лик.