Воспоминания о войне моей мамы
Борзенкова Екатерина Васильевна (1925 г.р.)
1941 год. Мне 16 лет, моей сестре – 15. Мы только закончили восьмой класс. Тогда мы и не думали, что может начаться какая-то война, хотя военные песни вся страна уже пела. Очень часто звучали песни «Если завтра война», «До свиданья, мама, не горюй».
Я сильно заболела ангиной, сидела дома с обвязанным горлом, и в это время по радио 22 июня в 12.00 выступил Министр иностранных дел Молотов и объявил о начале Великой Отечественной войны (у меня сохранилась такая фотография).
Дальше потянулись тревожные дни. Припадая к радио, мы с горечью узнавали об оставленных нашими войсками городах – Киев, Минск, Белгород, Орел, Смоленск…
Немцы рвались к Туле. Шли упорные бои. Наша семья жила на первом этаже 2-х этажного дома. Когда начиналась бомбежка, к нам спускались жители со второго этажа, и мы прятались в коридоре, так как там не было окон. Однажды снаряд влетел в окно комнаты и попал в портрет Льва Николаевича Толстого, который висел на стене.
Среди мирных жителей и военных были жертвы. Мы помогали их захоранивать. Наши солдаты отступали. Они были одеты по-летнему, хотя было очень холодно. На этот момент в поселке уже не было никакой власти. Все руководство уехало. Мама пошла в райисполком и нашла среди разбросанных по полу документов свою трудовую книжку.
Мама — Извольская Клавдия Ивановна, закончила Тульское Епархиальное училище и работала учительницей.
Папа — Извольский Василий Иванович, воевал в Первую мировую войну на эсминце «Властный» радиотелеграфистом. Участвовал в войне на разных театрах военных действий в 1915-1916гг. По возрасту (51год) и состоянию здоровья (получил удар ножом в сердце) не был призван в ряды Советской Армии.
В поисках продуктов люди открывали магазины и брали все, что попадалось. Нам папа ходить в магазины запрещал, но мама тайком пошла на хлебозавод. Муки там уже не было. Она подобрала с пола остатки кукурузной муки. Она-то и спасла нас от неминуемой смерти. А папа носил домой книги, которые выкинули на улицу из ФЗО. Когда пришли наши и жизнь в поселке восстановилась, он вернул все книги. Оставил себе только «Хижину дяди Тома», которая до сих пор у нас хранится.
Тулу немцы так и не взяли!
В наш поселок Болоховка Тульской области немцы пришли 21 октября. Вернее не пришли, а въехали на мотоциклах, как победители. Один солдат подошел к нашему дому и попросил карандаш (нам было понятно, т.к. в школах тогда учили только немецкий). Мы исполнили его просьбу. Он взял карандаш, и, собираясь что-то написать на двери, нажал на него с силой, сломал и выкинул с презрением через плечо. Затем достал из кармана автоматический карандаш, каких тогда мы и не видывали, и гордо написал по-немецки 21Оctober.
Позже мы поняли, что немцам не так уж «сладко».В летних куртках, обмотках, они прыгали и хлопали себя по бокам, чтобы согреться.
Когда немцы выгнали нас из дома, мы пошли в шахтерский поселок. Родных и знакомых по-близости не было, так как в Болоховку мы приехали недавно. Стали проситься на постой.
Везде уже полным-полно народа. Одна женщина с тремя детьми пустила, хотя у нее уже жила чужая бабушка с внуком.
Ровно в 12 часов мама пекла из добытой муки маленькие блиночки раздавала всем по 7 штук. Немцы, сунув нос в наш дом и услышав рев детей, махали руками «Киндер, киндер» и уходили. Но однажды они зашли. У папы была рубашка с металлическими пуговицами и с изображенными на них звездами. Немец наставил пистолет к виску и крикнул: «Комиссар!». Обыскал, удостоверился, что в кармане папиных брюк нет пистолета, отпустил. Мы очень переживали за папу.
Два раза мама ходила в наш дом, где теперь жили немцы, за картошкой в подвал (картошку они всю переморозили). Мы сидели в овраге и ждали, когда она вернется. Было очень страшно за нее. Однажды она пришла и говорит:»Немцев нет!». Мы пошли назад, домой. Сестру везли на санках, так как от голода она сильно ослабла и не могла идти. Переступив порог родного дома, увидели такое, что не поддается никакому описанию. Когда эти арийцы уже не могли ходить в наш туалет, т.к. там наросла огромная гора, они ходили на книги, тарелки, которые вытащили из шкафа. Папа все убирал. Немцы пробыли в Болоховке три недели.
Пришли наши. Теперь они были одеты в полушубки и валенки. Говорили, что это сибиряки. Мы очень радовались. Как сейчас помню: чистое небо, самолет летает, а на нем — красные звезды. Была такая радость! Жителям поселка, у кого были швейные машинки, давали сшивать стеганные ватные брюки.
Есть было нечего. Пошли в Тулу к тете Лене. Нас накормили оладьями. Мы никак не могли наесться. Купили 5 буханок хлеба. Мама мне говорит: «Ты хоть при тете не щипи, а то стыдно». Нашу школу разбомбили, поэтому девятый класс заканчивали в Туле. Жили впроголодь у родственников. Были введены карточки на хлеб. Мы, школьники, получали также как рабочие – 500гр., а служащие и иждивенцы – 300гр. Однажды я потеряла карточки. Это была катастрофа. От родственников досталось! Сестра выручала – делилась своим хлебом!
Десятый класс мы заканчивали уже в своей Болоховке. Ходили по колхозам просить на выпускной продукты ( в основном, картошку). Устроились на работу нянечками в детский сад. Я была очень робкая, всегда ходила за сестрой. С нами ходила подруга — украинка Доня. Она очень хорошо читала Тараса Шевченко на украинском языке. Учительница на уроке всегда ее просила почитать.
Надо было куда-то поступать учиться. Сестра выбрала Институт цветных металлов и золота, а я – Тимирязевку. 1 сентября пришли вызовы в институты. Это был единственный год, когда принимали без вступительных экзаменов. Денег не было. Помогали с деньгами тетя Оля и тетя Маня., которые жили в Москве. Всегда тепло встречала тетя Варя. Мы любили ездить к ней в «Удельную», помогали копать картошку, играли все — и большие и маленькие, пили чай прямо на улице из самовара, заправленного еловыми шишками. Когда я привозила картошку в общежитие, обычно это было поздно, все спали, девочки тут же подскакивали и принимались ее варить. Еще нам по отдельным карточкам выдавали на месяц сладкое на выбор: полкилограмма сахара или полкилограмма конфет, или 1 банку сгущенки. Когда сгущенка была съедена, мы разрезали банку и вылизывали все до капельки.
В Бирюлево ездили на ягодную станцию собирать крыжовник. Наедались от пуза, с собой брать не разрешалось. Пока мы учились, родители откладывали нам продукты, а сами на всем экономили.
Как мы ездили до Балаховки домой – целая история. До Серпухова – по обычным билетам, до Тулы – по пропускам. Пропусков у нас не было. Подъезжал поезд. Со всех сторон к нему подбегали люди, цеплялись кто за что и ехали на подножке. Когда поезд подъезжал к мосту через реку, проводники пускали всех в вагон. Мы заходили и садились на пол. Однажды парень предложил залезть на крышу поезда. Я залезла, ухватилась за трубу, приехала вся черная. Потом отмывалась в туалете на вокзале. Оказывается, на крыше многие ездили.
В 1947 году в магазинах отменили карточки. Я решила сходить и посмотреть. Зашла, а там, на полках – буханки белого хлеба! Запах- не надышишься! Прибежала на лекцию и говорю: «Девчата, карточки отменили!». Все побежали смотреть.
8 мая 1945 году уже повсюду витал слух, что войне конец. Мы все ждали, когда объявят. Радио не работало. Мы легли спать. В 2 часа ночи по радио раздалось: «Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза. Передаем важное сообщение…». И диктор Левитан объявил о капитуляции фашистской Германии и о нашей Победе. Все общежитие закипело, высыпало на улицу. Все смеялись, кричали, плакали до самого утра!